Лариса Малюкова хорошо описала прощание с Хитруком в Доме кино. Шарик над Федором Савельевичем стал настоящим символом-знамением… //
В фойе Дома кино собралось чуть ли не все анимационное сообщество. А впереди – туча камер, которые в обычной жизни это самое сообщество «в упор не видят». Да и фильмы Хитрука, не вспомню, когда в последний раз показывали. Хотя это совершенно неопровержимая классика. Кино не имеющее срока давности. Кино про нас нынешних во всех наших противоречиях и проблемах.
И «Остров», рассказавший об одиночестве человека в многолюдном мире. И «История одного преступления» — о тотальном пренебрежении и неуважении в одному отдельно взятому человеку. И «Человек в рамке», о «функционировании», которое вымывает из нас все человеческое. И «Винни-Пух» о способности слышать и понимать других.
Как бы нам жилось без этих фильмов? Какими бы мы были? Не знаю. Но то, что наша анимация была бы другой – это совершенно очевидно. Потому что кино Хитрука, весь его путь — это высочайшая планка, не только профессиональная, но этическая. Как сказал режиссер Миша Алдашин: «Маяк по имени Хитрук освещающий путь». Поэтому Юрий Норштейн и говорит об исчезновении сегодня такого важного качества для современного художника, как чувство стыда. Вот я думаю: Хитрук прожил такую долгую и вроде такую счастливую жизнь. В окружении любящей семьи, заботящейся о его самочувствии жены Галины Николаевны, любимых учеников. Но чуть ли не до последнего времени он был мучим идеей самосовершенствования. Да ведь и снимать перестал сразу после — как он полагал — не вполне удавшейся картины «Лев и Бык». Фильма, о котором режиссер сам судил строже любых критиков. Он счел, что шекспировский замысел был сильнее результата. И он ушел из режиссуры.
Впрочем, любой из его фильмов, которые сегодня смотрятся на одном дыхании и поражают легкостью тайминга, почти хореографической мультипликацией, философичностью и мудростью – давались мукой и бессонными ночами. И когда я смотрела на его крупный, изрезанный морщинами, словно шрамами, лоб, то пыталась угадать в них следы конкретных фильмов.
Андрей Хржановский рассказывал, что именно Хитрук зазвал его в профессию, обнадежил, но был всегда чрезвычайно строг. И если Хржановский опаздывал на пару минут, Хитрук уже пыхтел сигаретой на лестничной клетке студии: «Вы опоздали!» А в самой студийной комнате, где сотворялся фильм была тишина, нарушаемая только шелестом кальки. Не потому что такие законы установил строгий худрук, а потому что он – думал. И пока идея не озаряла его лицо, не разглаживала морщины – группа тихо сосредоточенно работала в ожидании очередного творческого импульса. «Простите, Федор Савельевич, — сказал седовласый мэтр Хржановский, — я больше никогда не буду опаздывать…»
А еще один ученик, талантливый режиссер Алексей Демин вспомнил, как боялся Хитрука на Высших курсах, и забивался на заднюю парту, пока сам мастер не подошел к нему… Взял за руку… и двадцать лет эту руку не отпускал…
Игорь Ковалев рассказал, что только недавно в Америке перевели нашего «Винни Пуха», и фильм стал любимым у поколения двадцатилетних художников. Константин Бронзит, выполнил просьбу своих дочек. Узнав, какие фильмы сделал учитель их папы, они наказывали: «Скажи ему, что мы очень любим его фильмы!»
О Хитруке говорили ученики: классики, такие как Норштейн, Назаров, Волчек, мастера среднего поколения: Алдашин, Соколов, Ольшванг, Бронзит, Туркус и многие другие.
Перед тем, как разойтись, все как-то особенно тепло друг друга обнимали и ободряли. Будто у каждого произошла личная невосполнимая потеря. Будто каждому каждого хотелось поддержать. Потому что если был у нашего анимационного сообщества какой-то общий фундамент, цемент… то им был Хитрук. И как быть без него – непонятно.
А прямо над Федором Савельевичем все это время на потолке висел красный шарик. Мне хотелось его снять, но сквозь шарик все время пробивался свет. Казалось, я слышу ломкий голос Пятачка Ии Савиной «Никто не может грустить, когда у него есть воздушный шарик!»
Лариса Малюкова