30 мая ОПА при участии Георгия Бородина провело в Доме кино отчетный показ новых русских мультфильмов. После просмотра – было обсуждение, которое провели Лариса Малюкова, Аида Зябликова, Игорь Ковалев и Наталья Мальгина.
Программа показа:
«Сизый голубочек», реж. Екатерина Соколова
«Цветы зла», реж. Илья Панкратов
«Джалиль», реж. Анна Шепилова
«КОАПП: Наша прекрасная няня», реж. Владлен Барбэ
«Изобретение любви», реж. Андрей Шушков
«Высокое напряжение», реж. Кирилл Павлов
«Крутой Джо», реж. Антон Королюк
«Ром и сигары», реж. Людмила Клинова
«Arctic Monkeys», реж. Даниил Богдановский
«Старый листок», реж. Филипп Ярин
«Приключения девушки-гусара в 1690 году» (пилот для полнометражного фильма), реж. Сергей Антонов
«Везуха: Китовая любовь», реж. Леонид Шмельков
«Будем белорусами», Юлия Рудицкая
Расшифровка обсуждения.
Лариса Малюкова: Этот показ – попытка инициаторов реанимировать обсуждения, которые много лет назад – старожилы знают – проходили в этом зале, а еще в Болшеве, когда показывались новые работы, практически не виденные… да, к слову, я всех могу сегодня поздравить с премьерой, поскольку публика впервые встретилась с этими фильмами. И потом после такого показа профессиональная аудитория могла обсудить фильмы.
Меня зовут Лариса Малюкова, и я сначала предоставлю слово своим коллегам. Единственное, что скажу сразу – программа подобралась очень разнообразная, и хотя в основном в ней представлены работы дебютантов, любопытная. По крайней мере, говорить несомненно есть о чем.
Аида Зябликова: Ладно, начну. У меня даже какой-то приоритет получается. Хочу сказать, что стремление нашей мастерской понять идею автора. И довести ее до зрителя. Конечно, когда мы говорим о студенческих фильмах, мы не в состоянии сделать сразу все качественно. И изображение, и анимацию, и построить какие-то компоненты фильма, которые необходимы для того, чтобы фильм стал профессиональным.
Георгий Бородин: А сколько было фильмов из ВГИКа?
Аида Зябликова: Один – фильм Филиппа Ярина «Старый листок». А второй – просто наша ВГИКовка бывшая – Аня Шепилова сделала. Это «Джалиль». Но это неважно. Фильмов показали достаточно много. Я записала, постаралась вникнуть в содержание каждого из них. Первый назывался Arctic Monkeys.
Лариса Малюкова: Музыкальный клип
Аида Зябликова: Я хочу спросить уважаемую публику. Кто-нибудь там разглядел какой-то сюжет? Тему?
Лариса Малюкова: Я разглядела.
Аида Зябликова: Я смотрела этот фильм со своим сыном. Я не разглядела. Но сын разглядел. Он мне сказал, спасибо ему.
Игорь Ковалев: Вопрос – это просто видеоклип или это фильм?
Реплика из зала: Я вглядывалась, сюжет был понятен, но мне немного неприятно все, что там происходит.
Георгий Бородин: Я не понял там финала. Что там случилось со звукооператором? Я не понял посыла, о чем эта вещь, кроме как пересказ какого-то выступления.
Реплика из зала: Это работа студента.
Аида Зябликова: Да, это работа студента.
Георгий Бородин: Просто как этюд?
Аида Зябликова: Да, это скорее можно назвать упражнением. Но все-таки и в клипе стоило бы нечто выразить. И он собирался, как я все же разглядела. Сын мне подсказал, про что там шла речь.
Игорь Ковалев: Наверное, это не просто музыкальное видео. Это фильм, да? Потому что отношение другое. Это не просто музыкальный клип.
Лариса Малюкова: Нет, это не видео. Хотя в результате получился клип.
Игорь Ковалев: В результате да.
Аида Зябликова: Наверное, музыка, которая нравится автору, музыка определенной группы, такая, которой увлекается часть молодежи, видимо, эта музыка им и двигала. Хотелось бы что-то сказать хорошее об этом, но трудно. Единственное, может быть, что там сохранен некоторый темп, который соответствует музыкальному заходу. Остальное… персонажи до такой степени не человечны в смысле… условны.
Георгий Бородин: Ну, они конструктивные.
Лариса Малюкова: Они стилизованы. Но я не очень понимаю формат. Мы будем обсуждать эту картину или двинемся дальше? Как удобнее? Может, нам пройтись всем вместе по каждому фильму, а то иначе мы никогда не закончим. И можно я добавлю по этому фильму.
Детский голос из зала: Моя мама согласна.
Лариса Малюкова: Это на самом деле, очень известная группа вообще и в Youtube особенно. И там, видимо, были задачи с этими музыкантами, которые как-то решались. Кроме того, что это была попытка сделать фильм о смене стилей. Там сначала одна группа, если вы заметили, потом ее сносит другая группа – и аудитория недовольна. Потом эта группа заводит аудиторию. И то, что кажется неподвижными неживыми лицами – эти нашлепки глаза и губы – это тоже избранный стиль этим автором. Это такие угрюмые парни (посмотрите на их лица). В общем, это такие суровые парни – и в этом смысле с точки зрения стиля задача решена. А с точки зрения того, о чем мы говорим – какой-то ловкости драматургической, выражения того, что произошло, к чему это привело. С этим звукооператором, которому они сначала дико не нравились, потом дико понравились… это просто не доведено
Георгий Бородин: Это невнятно.
Лариса Малюкова: Да. Это не доведено. Да. Но что я могу сказать в его пользу – энергия в этом какая-то есть.
Георгий Бородин: Я бы еще сказал, что если была задача показывать конфликт между группами или стилями, то выбор таких лиц-масок, которые не могут – технически не могут выражать то, что они должны выражать. Это уже был режиссерский промах.
Игорь Ковалев: По подходу к этому материалу – фильм очень однозначный. Он ритмически очень одинаковый. Автор может сказать, что там…
Лариса Малюкова: Нет, в начале там другой ритм, а потом автор заводит…
Игорь Ковалев: Ларочка, он мало меняется от начала до конца. Одинаково все…
Лариса Малюкова: Да, я согласна, не дотянуто.
Игорь Ковалев: По подходу – это совершенно одинаковый ритм. Потому что можно с этой ритмической музыкой сделать драматургически и изобразительно очень контрастно. Посмотрите на клипы Бьорк. Ритм один и тот же, а визуально изображение идет совершенно по-разному.
Аида Зябликова: Там был еще один клип и, думаю, сразу стоит его обсудить. «Ром и сигары». Если говорить о том, была ли идея, то была. И была ли донесена? Вполне. Автор рассчитывал украсить жизнь Петербурга…
Георгий Бородин: Это настроение скорее…
Аида Зябликова: Да, настроение. Это ярко и очень живо, все в темпе, очень весело.
Наталья Мальгина: Отличная работа и по цвету. Цвета такие ядреные.
Аида Зябликова: Нет претензий ни к анимации ни к чему.
Наталья Мальгина: Можно было, конечно, круче сделать и придумать больше…
Игорь Ковалев: Нам тут нужно расставить точки – потому что если мы будем говорить о студенческих работах, то это уровень. Если мы просто на фестивале такой клип – то миллион, тысяча таких фильмов, и он ничем от них не отличается. Но если это студенческий фильм, один из первых, то все нормально, я снимаю шляпу.
Аида Зябликова: Он доносит тему эту – радость, которая все зажигает.
Игорь Ковалев: Это сделано. Да. Но когда из саксофонов вылетает это все – это было. Миллион раз.
Лариса Малюкова: Это было миллион раз, и было миллион раз, когда город раскрашивался на глазах.
Георгий Бородин: Ну, там Швицгебель, конечно, прочитывается.
Лариса Малюкова: Там все.
Аида Зябликова: Но публика вполне подключается.
Лариса Малюкова: Игорь правильно сказал. С точки зрения студенческой работы, а если это было еще, может, задание… Довольно все симпатично. И, кстати, у нас на телевидении таких клипов маловато. У нас все больше попсовая фигня – я имею в виду визуально попсовая.
Аида Зябликова: Это удобно для студенческого фильма, когда берешь музыкальную вещь, которая держит и по размеру и по ритму.
Лариса Малюкова: В общем, задача была. Она была выполнена. Но оригинальности какой-то не хватило. И финал тоже был – хороший, но недоконструированный.
Аида Зябликова: У меня дальше записан тоже питерский фильм Invention of love. Фильм, изображенный теневым театром.
Георгий Бородин: Про механический город.
Аида Зябликова: Да. Изображение вполне красивое. Силуэтное. И замечательные есть композиционные кадры. Но с точки зрения смысла… Кстати, мой сын посмотрел и был поражен, что это сделал юноша. Я, говорит, был на 200% уверен, что это девушка-режиссер. Надо сказать, что механизмы были так красивы и так хорошо проработаны – то, о чем говорит автор сильно проигрывает по сравнению с этим. Совершенно было ясно, что он делал теневую перекладку. И персонажи живые – эта девушка, которая завяла от того, что ее пичкали механизмами исключительно – как раз нужно было потратиться на то, чтобы сделать это рисованной анимацией, пластической. Просто пластически она была такая же, как эти механизмы. И юноша тоже.
Лариса Малюкова: И цветок.
Аида Зябликова: И цветок.
Георгий Бородин: Ну и потом там чисто ритмически. Очень быстро она умерла.
Игорь Ковалев: Там много есть просчетов с точки зрения режиссуры. Создан мир безусловно. Есть настроение в этом мире. Мир, настроение, силуэтное…
Аида Зябликова: Очень красиво с этими шарами.
Игорь Ковалев: Опять же вторичное, это уже было…
Аида Зябликова: Вторичное.
Игорь Ковалев: Но не важно. Это тоже ранняя работа? Опять-таки для студенческой работы это хорошо. Но если это авторская работа, человек самовыражается, может сделать что угодно… мир создан, все прекрасно – но как же наивно все по настроению, по драматургии, по сценарию. Так все просто, так все считывается…
Георгий Бородин: Предсказуемо.
Игорь Ковалев: Предсказуемо. Мы знаем от начала до конца, что случится.
Георгий Бородин: И мысль уже довольно банальная.
Аида Зябликова: Часто и банальные трогают фильмы, потому что чувственно зритель подключается – если есть ощущение… ты сочувствуешь герою, допустим. Но здесь все для ума. Рассказана история смысловая.
Лариса Малюкова: Я буду таким защитником… Там очень много придумано. На самом деле. Вот он назвал это «Изобретением любви» — и фильм очень изобретательно сделан. С точки зрения… Ну, массу мы знаем примеров силуэтной анимации. Тем не менее, этот молодой человек – действительно странно, что молодой человек такую нежную картину сделал – визуально сделал все очень осмысленно. С точки зрения даже цветовой партитуры. Помните, там есть голубая часть, желтая часть – этот город. Эти дымы, эти кружева механические. Все это с такой любовью сделано, что мне на это было смотреть интересно.
Игорь Ковалев: Ну, как студенческая работа это действительно на очень высоком уровне.
Лариса Малюкова: Сценарные там еще решить проблемы и была бы отличная работа даже при этом изображении – даже при том недостатке, что действительно живая девушка должна отличаться от мертвого. А этот юноша сам – он какой?
Георгий Бородин: Живой, но он творец этого мира.
Лариса Малюкова: Я понимаю, что творец. Но он какой? Он и не живой и не мертвый и не пигмалион… И что он в конце сотворил? Когда он сделал механическую девушку? И что? И к чему мы пришли? Мне бы хотелось, конечно, не того, чтобы он меня носом ткнул, но чтобы он раскрыл какие-то еще пути интересные для мысли. А он быстренько эти ниточки обрезал.
Аида Зябликова: Ну, его увлекла чисто изобразительная сторона.
Лариса Малюкова: Я понимаю.
Наталья Мальгина: Там же довольно большая история, возможно, у него просто не хватило времени.
Лариса Малюкова: По пластике она такая нежная.
Наталья Мальгина: Мне кстати она по мультипликату понравилась, хотя я обычно к перекладке не очень
Лариса Малюкова: А потому что там очень оправданное движение вот это.
Игорь Ковалев: Вот Лара правильно говорит. Потому что там этот механизм. Мир, настроение, там все создано.
Лариса Малюкова: А город этот помните? Как в «Пятом элементе» — там все летает. В общем, работа заслуживает похвалы.
Аида Зябликова: Тоже фильм студенческий питерский – «Высокое напряжение» — но мысль доведена до конца. Это такая шутка. Ничего там менять не хотелось бы, кроме того, что хотелось бы большей катастрофы.
Лариса Малюкова: Было что-то подобное «Короткое замыкание», кажется.
Георгий Бородин: Мне это чисто пластически напомнило бардинский «Брак».
Аида Зябликова: Здесь чистота кадра.
Наталья Мальгина: Я когда увидела – было сразу понятно, про что кино. И было интересно, как же режиссер выкрутится из этой ситуации. Мне кажется, что он очень грамотно это сделал.
Лариса Малюкова: Наташа ждала секса, а его не было.
Наталья Мальгина: Нет, ну понятно было, что его не будет. Но было интересно, как режиссер обойдет эту скользкую тему. И мне кажется, очень тонко это было сделано.
Аида Зябликова: Ну, Игорь, мне кажется, что ждать каждый раз открытия, наверное, не стоит.
Игорь Ковалев: Нужно, нужно, а как иначе. Без этого невозможно.
Аида Зябликова: В данном случае он справился. Поставил задачу и полностью довел ее до конца.
Наталья Мальгина: Что тоже немаловажно.
Игорь Ковалев: Вот если бы был здесь режиссер… Я бы хотел озвучить такое пожелание. Ну, почему же музыка нон-стоп звучит от начала до конца? Там есть такие моменты, где нужно музыку прижать, чтобы были отношения чисто звуковые. А музыка звучит, и все смотрится как видео-клип. И музыка убивает изображение.
Аида Зябликова: Пожалуй, что если бы пошла лирика – это был бы контраст…
Лариса Малюкова: Да, со звуком здесь проблема. А автор предыдущего фильма со звуком поработал. Там были нежные такие красивости.
Игорь Ковалев: Да, прекрасно, для студенческой работы – супер.
Лариса Малюкова: Я обратила внимание, потому что это редко бывает. А там человек тонко давал звуковыми акцентами – давал нам интересные драматургические повороты. Давайте дальше. «Джалиль»?
Игорь Ковалев: А это тоже студенческая работа?
Аида Зябликова: Это дебют. Следующая после студенческой.
Игорь Ковалев: То есть после диплома?
Павел Шведов: Да, был диплом, и это следующая.
Аида Зябликова: Я бы хотела, чтобы кто-то высказался вперед меня, а я добавлю.
Игорь Ковалев: Ну, тема такая. Такая тема. Конечно, это удар ниже пояса – это понятно. Но в этом фильме нет ничего больше, чем в сценарии, который, я уверен, был на страничку написан. И в этом фильме ничего нет больше, чем в этом сценарии. Вот если бы на эту тему, щемящую и интересную, были бы сделаны еще какие-то детали… А не только символы – ключ, строить замки… и все. Там не хватает деталей, чтобы этот фильм вышел на другой уровень.
Аида Зябликова: Я хочу добавить, что сценарий был написан на три минуты, фильм длится четыре. За это время выразить… а фильм явно атмосферный. И надо сказать, что атмосфера получилась. Но выразить достаточно точно не вышло еще из-за того, что… Я думаю, что все могло бы получиться и в этом времени, но там есть два не то чтобы просчета… но не дотянуто немного. Мальчик построил собственный город из глины и город этот его родной город – на фоне погибшего города. Он построил свой маленький южный город. И когда он поворачивается после того, как его окликает женский голос, город вырастает, и он туда бежит и скрывается в нем. И вообще это была большая проблема – как сделать это переключение. И я теперь понимаю – надо было сделать, чтобы не город увеличился, а мальчик уменьшился. И тогда бы это сработало.
Все: Но там ключ большой, значит, мальчик уменьшился.
Аида Зябликова: Так было написано в сценарии, что песок засыпает дом и городок и большой город засыпает. Но из-за трудностей технических песок не получился и поэтому все это немножко зависло.
Игорь Ковалев: Мне кажется, что автор придумал идею и не знал, как от нее отойти. А детали не знал, как сделать. Ему понравилось, что происходит – и все. А если бы он от частного к общему пошел, то выстроился бы интересный фильм на эту тему.
Аида Зябликова: Игорь, такой подход тоже есть, но это не обязательно. Некоторые идут от общего к частному. Я согласна с тем, что если человек сам придумал сценарий, то он держится за свою тему, и это вообще-то трудно – придумывать детали. Но такой подход тоже есть, и это имеет право.
Лариса Малюкова: Но вот да, четыре минуты, но кажется, что фильм большой – там рассказана история…
Игорь Ковалев: А это хорошо, когда кажется, что фильм больше?
Лариса Малюкова: Нет, я не о том, что он долго смотрелся. Но когда я вспоминаю, и мне кажется, что фильм большой – для меня это хорошо. Но то, о чем Игорь сказал – у меня тоже было ощущение – что символы победили внутреннее наполнение, нечто живое. Можно делать на символах кино, только на символах, но тогда бы оно было другое. А тут все же драматическая история жизни и смерти. Поэтому оно оставляет…Тем более, там такой вроде бы хэппи-энд – окошечко, свет…
Павел Шведов: Вообще, как хэппи-энд смотрится.
Лариса Малюкова: Да, как будто бы… не может же быть хэппи-энда. Как бы это сказать – контакта живого с этим фильмом не возникает. Смотришь на него как на какую-то такую штучку.
Георгий Бородин: Это вообще очень распространенное сегодня явление, когда режиссеру требуется какое-то .эмоциональное наполнение, а он заинтересовывает только ситуацией. Сопереживание идет к ситуации, а не к персонажу.
Лариса Малюкова: Я просто не знаю, какой путь выбрал автор. Если бы он выбрал путь совсем символический, то это его право. Но получается, что он выбрал между – и не там и не здесь. Мне задают правила игры, я их принимаю: это война, это ребенок в респираторе, мама, которая его зовет, потерянный дом – это одна история. Да? История чисто символическая могла бы быть, но она немножко другая. Но у меня ощущение, что в отсутствии наполнения этого мира какими-то, как Игорь говорит, подробностями – незначительными, но такими, которые свяжут нас с этим фильмом…
Игорь Ковалев: Сейчас здесь голая идея.
Аида Зябликова: На мой взгляд совершенно восхитетельный фильм с некоторым влиянием Норштейна – что неплохо. Я хочу добавить, что здорово Норштейн повлиял на российскую анимацию. Начиная с того, что в российской анимации… на нее стали смотреть, как на кино элитарное. То, что он нашел – легкость рисунка, зыбкость… есть какие-то влияния и в других фильмах. Ничего в этом плохого нет. Фильм совершенно замечательный, похож на стихотворение вроде баллады.
Лариса Малюкова: Конечно, там куплеты и припевы. Сколько куплетов? Три-четыре куплета и каждый раз припев с этими качелями. «Сизый голубочек» это песня?
Екатерина Соколова: Это не то чтобы песня – на вот эту мелодию из двух аккордов существует много песен.
Лариса Малюкова: Там просто в конце на «Девочку Надю» похоже.
Екатерина Соколова: Это и есть «Девочка Надя». Просто я знаю только одни слова в этой песне – «Сизый голубочек».
Аида Зябликова: И часто бывает проблема финала, а здесь, как мне кажется, очень удачно. Потому что встретились двое. Ну и что? Как тут быть?
Игорь Ковалев: Нет, финал здесь очень мощный, все продумано.
Аида Зябликова: Это, конечно, победа. Замечательно.
Лариса Малюкова: Я тоже, конечно, скажу. Мне нравится, что там прекрасное сочетание бытового и поэтического. То, о чем мы говорили – она дает вагон, туннель, свет в конце туннеля, и я думаю, что сейчас будет ой-ой-ой, а там собака на дрезине сидит – и это счастье.
Георгий Бородин: Вообще-то для меня свет в конце туннеля воспринимается как смерть.
Екатерина Соколова: Тут нет однозначного решения. Я колебалась. В течение всего делания фильма от светлого к не очень светлого. И потом решила, что, конечно, не может быть абсолютного хэппи-энда в этом фильме. Поэтому… если кому-то нравится считать… свет в конце туннеля – это же не обязательно смерть.
Лариса Малюкова: Конечно, для одного человека это умирает человек, для кого-то…
Игорь Ковалев: Однозначного нет конца.
Георгий Бородин: То есть не понятно, это воображение или реальность.
Лариса Малюкова: Конечно.
Аида Зябликова: Роль собачки, она, конечно, замечательная. Но то, что эта собачка этого молодого человека, который туда убежал – этот момент проскочил.
Екатерина Соколова: Но вы же заметили.
Игорь Ковалев: Нет ничего случайного, все продумано. Режиссер все продумал. От начала до конца. Хаоса нет. Но чуть-чуть это и мешает. Вот серьезно. Все объяснимо. Я расцениваю этот фильм… я хочу говорить о нем много. Это единственный фильм в программе, о котором можно говорить много. Но если уже такую планку высокую брать, вот каких-то нет загадочных деталей, который ставили бы еще вопросы. А что? Чтобы фильм хотелось больше и больше смотреть.
Лариса Малюкова: Да, наверное, я согласилась бы.
Игорь Ковалев: Он очень ясный, прозрачный. Это, в общем-то, и не плохо. Это стиль русской анимации.
Екатерина Соколова: Вы знаете, я вот к этому и стремилась, как назло. Чтобы было предельно ясно, потому что всегда звучат обвинения в невнятности.
Георгий Бородин: Кстати с точки зрения элитарности. Я совершенно не воспринял этот фильм как элитарный. Он абсолютно прочитывается. Демократичный по восприятию. И даже если наблюдать реакцию зала – во время этого фильма никто не выходил. Все читается.
Лариса Малюкова: По цвету он такой черно-белый и только когда вагоны он желтоватый. В общем, как-то все так умеренно, сдержанно, какое-то достойное высказывание, мне кажется.
Игорь Ковалев: А то, что говорят о влияниях, сложно уйти от влияний, все мы испытываем какие-то влияния.
Дмитрий Наумов: А вот колесико там качается неправильно, когда маятник… и залипает. Мне очень жалко, потому что тонкая такая работа – и по мультипликату.
Игорь Ковалев: Ты имеешь в виду что?
Лариса Малюкова: Качели.
Дмитрий Наумов: Если ты посмотришь, то увидишь, что…
Наталья Мальгина: Надо делать нечто большее, чем банальное совершенство.
Лариса Малюкова: Да, придется пересмотреть – проверить, как качается колесико. И все слова свои тогда заберем обратно.
Игорь Ковалев: Чуть-чуть бы меньше логики. Потому что структура, скелет – все настолько выстроено. Если бы еще в деталях поменьше логики… Прозвучало бы более загадочное.
Лариса Малюкова: Я не уверена в том, что сказал Игорь. Это было бы другое кино – кино Игоря Ковалева например. А это кино – оно сделано в своем жанре, стиле, в своей внятности. У Кати кстати предыдущая картина была с умолчаниями. Она устала. Ей захотелось сделать что-то другое. Вот если бы на 9 мая показать такую картину по телевизору.
Игорь Ковалев: Кучу призов вы будете получать на фестивалях.
Лариса Малюкова: Что дальше у нас по списку?
Аида Зябликова: «Цветы зла». Да. Трудно об этом говорить. Потому что трудно понять замысел. Не похоже на фильм, похоже на упражнение. Потому что создана кукла… Я знаю Илью Панкратова. Знаю, что он очень осваивает анимацию как таковую, поэтому ребенок кукольный, как кукла, как персонаж постоянно делает какие-то невероятные пируэты. Очень пластично. Но что под этим подразумевается – совершенно не знаю. И потом. Федуловские рисунки, которые изображают некие цветы зла. Что? В смысле динамики совершенно не понятно.
Георгий Бородин: Мне кажется, что сюжеты они должны были быть сердцевиной, а кукла – оформлением. А получилось наоборот. Кукла берет на себя все внимание и завораживает бесконечно, а сюжеты – они не афористичные, не разработанные, банальные даже в какой-то мере. Вес не на ту точку падает.
Аида Зябликова: Никто не заметил, чем это завершилось? А как я поняла, у этого ребенка просто взорвалась голова от всего этого зла.
Лариса Малюкова: Не на голове разве был титр конец?
Георгий Бородин: А я так понял, что они на него все рухнули, и он погиб. В этом тоже плакатность какая-то.
Игорь Ковалев: Ну да, кукла, да, это производит впечатление, потому что это ротоскоп. Танцевал танцор, и все это сделано. А все, что в середине – это хаос такой.
Аида Зябликова: Илья, скажите, про что хоть танцевала кукла?
Илья Панкратов: Кукла танцевала ни про что. Это не мальчик, которого должно быть жалко. Когда я взялся за эту тему – я, наверное, думал больше в процессе работы, чем до нее. И то, до чего я дошел, работая над этим фильмом – что грех сам по себе он достаточно изоморфен. То есть понятно, как показать гнев. Но жадность от хитрости ничем особенно не отличается визуально. Танец мальчика – нечто вроде красивого поднятия занавеса перед самим грехом. Грех – это достаточно мощный символ, и мне бы хотелось, чтобы зритель примерил этот символ на себя во время просмотра.
Реплика из зала: Как его можно примерить на себя, если он у вас изоморфен? Символ или есть, и он узнаваем, или его нет.
Илья Панкратов: В этом и была моя планка. Мне не хотелось вносить в рассказ о грехах свою точку зрения.
Реплика из зала: Мне показалось, что можно было сделать понятие греха более рельефным. А получилось достаточно поверхностно.
Лариса Малюкова: Речь не идет, конечно, об иллюстрации, но хотя бы…
Георгий Бородин: Афоризм какой-то.
Наталья Мальгина: А почему федуловские риунки?
Лариса Малюкова: Я уточню Наташин вопрос. Почему федуловские рисунки, может, и понятно. Но вот было ли что-то – может, он рисовал конкретно к этим грехам?
Илья Панкратов: Нет, не было такого. Были рисунки, по которым мне хотелось снять кино. И был момент, когда я с этими рисунками как-то пытался сконнектиться и пришла идея взять семь отдельных рисунков – к сожалению, я вообще не знаком с автором, мы относимся к разным поколениям. Но я что мог про него узнал, посмотрел его фильмы, и пришла мысль на ассоциативном уровне те рисунки Федула – трагичные с моей точки зрения, кричащие картины, их попробовать засунуть в эту оболочку.
Дмитрий Наумов: Это знаете, как хлеб в хлебопечке. У кого-то есть опыт выпекания хлеба, а у кого-то нет. Кинул что-то в эту хлебопечку и ждешь, что вылезет. Никогда не знаешь, что получится. Так же снимался этот фильм. Он снимался через личный саморост. Были рисунки. Была школьная тетрадь Федулова, которая меня лично поразила. И я с автором был знаком, он был очень интересный человек, жаль, что рано умер. И вдруг в этих рисунках как личность он раскрылся для меня очень сильно. Потому что он мне казался закрытым человеком. И вдруг в этих рисунках увидел, что да, классно. И когда появилась возможность снять фильм с этим изображением. И это было первое, что кинули в печку. А потом пошла мука в виде 3D и мальчик. Вот тут уже дальше были заслуги Ильи. Там все грехи разного цвета. И эта цветовая радуга.
Наталья Мальгина: Не видно в этом растре самого рисунка.
Дмитрий Наумов: Я хочу еще добавить, что когда получился мальчик с таким 3D, то та графика, которая была внутри, она переплавилась – и получилось то, что вы уже видите.
Лариса Малюкова: Там есть еще момент такой, по-моему, к гневу он имеет отношение, когда срываются ноты с гитарного грифа и несутся на нотный стан. И вот это уже – я так сразу пробудилась, и мне внутренне это уже о чем-то говорит.
Дмитрий Наумов: Там нет финала.
Лариса Малюкова: Там нет финала и нет каких-то вещей таких живых.
Аида Зябликова: Можно я еще добавлю. Насколько я знаю Илью, он еще интересен тем, что не кончал никакого специального учебного заведения – он сам по себе идет наощупь и пытается что-то создать по своему разумению. Этот путь любопытен, поскольку он достаточно редкий.
Дмитрий Наумов: Здесь не было финального замысла, не было сценария, вот чем это любопытно.
Лариса Малюкова: Дальше двигаемся?
Аида Зябликова: Да. Белорусы. Ну что. «Будем белорусами». Это, наверное, заказ был?
Юлия Рудицкая: Нет, это была идея сделать фильм об истории. И мы уже под эту идею искали людей, которые могли бы поддержать.
Аида Зябликова: Ну да. Патриотическое кино. Задача совершенно ясна, и задача эта выполнена. Надо сказать, что когда я дома смотрела, у меня не было звука. И я без звука, надо сказать, все поняла. Здесь со звуком мне больше понравилось. Переведено на русский язык очень хорошо, стиль не нарушен. Этот фильм должен вызывать гордость за свою историю у белорусов… надо сказать, что фильм понятен для белорусов и может быть отчасти для русских, которые как-то поучаствовали в этой истории. Для других…
Павел Шведов: Да, здесь как-то отрицательно…
Лариса Малюкова: Особенно полякам не показывайте.
Аида Зябликова: Но другие люди будут смотреть и говорить – это их дело.
Игорь Ковалев: Юля, а сколько он по хронометражу?
Юлия Рудицкая: пять сорок. Я могу сказать, что его видели уже и поляки, и литовцы, и из Австралии люди. То есть люди отовсюду, и всем он интересен.
Аида Зябликова: Очень удачные были перебивки с вышивками.
Лариса Малюкова: Очень ход хороший. Мне тоже понравилось.
Аида Зябликова: Прекрасно, это все было очень интересно смотреть.
Георгий Бородин: А вот Миша Тумеля считает, что их можно было пластически интереснее сделать.
Лариса Малюкова: А это же вышивка. Она специально так сделана, и рэп. Единственное, для меня это все слишком быстро. Мелькает все. И в этом, конечно, был свой манок, но освоить материал на сто процентов сразу – невозможно.
Аида Зябликова: Так как я это смотрела сначала без звука, то я все рассмотрела, а тут – субтитры, и если их читаешь, то, конечно, не успеваешь все рассмотреть. И это жаль. Но я в этом случае была в лучшем положении.
Игорь Ковалев: Вы знаете, бывает, когда количество переходит в какое-то качество. Пять минут. Рэп сам по себе однообразный по ритму. И вы делаете изображение тоже одинаковым от начала до конца. Вы пользуетесь тремя приемами – отъезд-наезд, форшлаги эти, подъезды, прекрасно, вы освоили это, но пять минут от начала до конца – это слишком. Если бы изображение было ритмически разным, если бы вы держали долго какой-нибудь кадр, а потом… то есть здесь звук убивает изображение, а изображение убивает звук. Это мое субъективное мнение, но я уверен в этом на сто процентов.
Юлия Рудицкая: Я могу сказать, что здесь была определенная задача – рассказать историю И поскольку история была очень насыщенная, то вместить это в пять минут, чтобы не было полного синхронна…
Игорь Ковалев: Вы оправдываетесь сейчас. Это заказуха или это авторский фильм?
Юлия Рудицкая: Я не очень сейчас понимаю о чем вы. Это не была заказуха, это была самостоятельная идея. Но изначально была задача, чтобы изображение поддерживало этот рэп-речитатив. И это задавало жесткий хронометраж. Я не могла задерживаться на каких-то моментах или растягивать события, поскольку им в тексте было посвящено определенное количество времени.
Лариса Малюкова: Но воздух нужно было дать, где-то сгустить…
Юлия Рудицкая: Не было воздуха – о чем и речь. Я не могла показывать великую отечественную войну дольше, чем это было задано текстом.
Игорь Ковалев: Абсолютно вас понимаю. Я не говорю про историю, про литературную часть и визуальное изображение. Я говорю про монтаж и чисто ритмический киноязык, который не должен быть одинаков от начала до конца.
Юлия Рудицкая: Кроме того, была еще моя личная задача. Это по поводу наездов и отъездов. Мы как бы идем вдоль стены времени. От сотворения мира. Поэтому мы моментами какие-то вещи выхватываем, наезжаем, потом идем дальше. Потому что мы рассказываем историю, хоть и последовательно, но фрагментарно.
Игорь Ковалев: Нет, Юля, понятно, я говорю по большому счету. Потому что это сумасшедшая работа. А за сколько вы сделали это все?
Юлия Рудицкая: Продакшн длился три месяца.
Игорь Ковалев: Пять минут три месяца? Фантастика.
Юлия Рудицкая: Но очень много времени занял сбор и поиск материала.
Геогрий Бородин: Подготовительный период, грубо говоря.
Лариса Малюкова: Ну, сколько всего вы работали над картиной? Больше года? Год?
Юлия Рудицкая: Не больше года. Но очень много еще времени заняло написание песни. Где-то полгода она записывалась. Параллельно собирался материал. И три месяца где-то непосредственно на производство. Чуть меньше года.
Павел Шведов: Можно я тоже скажу? Я посмотрел фильм где-то раз восемь, и у меня не создалось ощущения чрезмерной замкнутости на определенной работе камеры. Мне всегда интересно – даже если я фильм уже знаю – каким образом человек выйдет из тех перипетий, в которых развивается вся эта история. Идея про стену истории – она в фильме просматривается. И как раз очень интересно, каким образом символьно страницы истории переданы. Мне кажется, что это фильм не только для белорусского зрителя. Но и для российского, и для польского, и для литовского – в том числе. И я уверен, что он будет приниматься хорошо. Потому что, хотя есть это «будем белорусами» — некая заказная кампания со стороны белорусского государства современного…
Юлия Рудицкая: Это не со стороны белорусского государства
Павел Шведов: Ну, это так смотрится. К сожалению так.
Юлия Рудицкая: Если бы это была заказная работа со стороны современного белорусского государства, я была бы счастлива. Ситуация сейчас совершенно противоположная.
Павел Шведов: Тогда белорусских националистов. Мягких. Но при этом достаточно интересно, каким образом раскрываются те или иные сюжеты.
Георгий Бородин: Там интерес в том, что весь этот разнородный материал каким-то образом нужно в один изобразительный код впихнуть. И волков мифических, и великую отечественную войну нужно было подвести под один знаменатель, и интересно как…
Игорь Ковалев: Там все придумано. Режиссерски придумано все. Абсолютно. Стыки – все это сделано. Я говорю чисто, абстрагируясь… я смотрел не как белорус, не как украинец или еврей. Я смотрел это как музыкальный кусок. И для меня пять минут (постукивает) – маятник. Мне хотелось, чтобы он чуть-чуть медленнее шатался, а потом – быстрее.
Лариса Малюкова: Темп этого рэпа, и ощущение мозаики – или коллажа… есть ощущение перенасыщенности.
Павел Шведов: Мне как раз очень нравится то, что тем удерживается.
Лариса Малюкова: Возможно, действительно фильм для многократного просмотра. Есть же такие вещи. Вот Паша говорит 8 раз, возможно, если 8 раз, то нормально. Не каждый же фильм нужно смотреть обязательно 8 раз, чтобы все рассмотреть.
Дмитрий Наумов: Мне все очень нравится, и автор, и сама работа. И даже интонация нравится. Правильно. У любого народа должна быть такая патриотическая нотка. Но есть ли там анимация? То есть предмет ли это нашего разговора?
Лариса Малюкова: Но там внутри же есть анимация.
Дмитрий Наумов: Камеры все эти. Сделано хорошо все. Но анимация ли это?
Игорь Ковалев: Какая разница что?
Голос из зала: Анимация бывает разная. Меня другое смутило. Почему по 1991 год? А дальше что?
Павел Шведов: Почему? Там дальше идет история. Белорусское государство началось.
Лариса Малюкова: Давайте дальше двигаться.
Аида Зябликова: «Крутой Джо»
Лариса Малюкова: Яичный город? Давайте про яичный город.
Аида Зябликова: Значит, все основано на одном каламбуре.
Лариса Малюкова: Если это студент, то и прекрасно, и молодец.
Аида Зябликова: Пусто, по-моему. Один каламбур и больше ничего.
Георгий Бородин: То, что каламбур – это правда. Но он не так уж предсказуем. Я не догадался, что там в конце будет крутой Джо. И это сработало. И слава богу. Если бы это было предсказуемо, то наверное, было бы плохо. А так нормально, симпатичная вполне работа.
Лариса Малюкова: Если это просто студенческая работа, то она вполне уместная.
Аида Зябликова: Давайте тогда обсудим Ярина.
Лариса Малюкова: Это «Старый листок». Кафка.
Аида Зябликова: Это тоже студенческая работа, и я хотела бы высказаться позднее.
Игорь Ковалев: Первое, мгновенно, когда я посмотрел фильм, а посмотрел я его два раза. Есть три элемента – голос за кадром, который рассказывает всю историю, то есть литература, чистая литература. Есть визуальный ряд, который тоже очень интересный. И есть музыка от начала до конца, непростая, которая не идет фоном, а сложная, очень сложная. От начала до конца эти три элемента делают хаос в этом фильме. Это не только теоретически. Так оно и есть.
Филипп Ярин: Они не складываются?
Игорь Ковалев: Они не складываются. Они не могут. Как бы вы это ни сделали, это никогда не складывалось. Нужно всегда уметь женить звук с изображением. И плюс еще рассказ. Для меня фильм – чистая литература. Я лично так устроен. Как Брессон говорил, что прежде всего мы слышим. Мы смотрим на экран, но мы прежде всего слышим голос. Если бы вы сделали в изображении то, что есть в тексте, вот это настроение, то это было бы намного лучше. И как можно такую музыку от начала до конца все время? Фильм поэтому не дышит. Это очень интересная работа. Безусловно. Очень интересная – по изображению. Там много придумано – очень. По режиссуре – вы думали. Это все выстроено. Но нельзя это мешать. Это никогда так не работает. С этим нужно очень деликатно обращаться – звук, изображение и голос за кадром (литература). Можно еще больше об этом говорить. Это первое, что бросается в глаза.
Лариса Малюкова: Я добавлю к тому, что сказал Игорь. Мне тоже картина эта нравится – вы знаете. И сегодня я еще раз послушала в зале. Меня поразило то, что речь автора, сам звук в картине вообще не работает. Все это делается, когда вы уводите – основные события на тени переводите. Когда там рвут буйвола, а вы мне очень деликатно это показываете тенями. Но в звуке это все убито. И еще речь – как будто он говорит в кувшин.
Аида Зябликова: Нет, это только здесь так слышно. Там хороший звук.
Лариса Малюкова: Но с точки зрения культуры работа очень интересная и осмысленная. Видно, что автор за каждым кадром видит еще что-то. Какие-то дополнительные у меня возникают мысли по поводу каждого эпизода.
Наталья Мальгина: Мне кажется, что вообще закадровый текст в фильме – это вообще слабина. Если вы уж замахнулись на Кафку, который сам по себе непростой автор, со своей логикой, то надо было набраться смелости и рассказать эту историю как режиссер. Это сейчас получилось, когда делают анимацию на песню. И в песне летит птичка – и показывают, что летит птичка. И похоже получилось – что слова дублируют картинку.
Лариса Малюкова: Ну не всегда. Мне как раз кажется, что автор хотел уходить…
Игорь Ковалев: В том-то и дело, что иллюстрации там прямой нет.
Наталья Мальгина: Ну, прямого нет, но все равно это постоянный закадровый текст, без передышки, без вздоха – нон-стоп. И как-то и у Кафки все непозитивное, и в картинке – и как-то надо обманывать зрителя, с какой-то другой стороны заходить.
Аида Зябликова: Мне хочется добавить, начиная с того, что Филипп прежде всего художник. И это очень перевешивает в его творческом взгляде. Настолько он может многое сказать изображением, что все остальное он осваивал с тяжелым трудом. Я очень согласна с тем, что говорил Игорь. Потому что сам по себе текст… Во-первых, он хорошо слышен и в него вполне вникаешь, и он хорошо прочитан. Другое дело, что несовпадение ритмическое даже текста, изображения и музыки – это просто несовершенство его мастерства. Было очень тяжело все это совместить. И там ритм этот томительный – люди растеряны, не знают, что делать, и это все так тянется, как будто соответствует теме. Но тем не менее, есть физиологическое ощущение человека слушающего и смотрящего, когда это утомляет. Вполне можно было бы сделать нашествие варваров более таким шумным. По крайней мере по звуку. По состоянию. Поэтому, да, работа интересная. Филипп человек очень глубокий, и он не берется за мелочовку.
Лариса Малюкова: Я не берусь судить, нужно ли было нашествие варваров делать более шумно или наоборот более тихо. Но это вот внутреннее эмоциональное развитие картины, саспенса, того, что вы считаете нужным – его не хватает. Она очень ровная. Даже при том, что варвары рвут буйвола. И ты смотришь, и да, это Кафка, это очень культурно, ты понимаешь, ты уважаешь, это очень красиво по изображению. Но вот этого внутреннего кафкианского напряжения, какого-то тихого и непонятного ужаса… почему-то не хватает. Может, действительно Игорь прав – сочетание звука изображения… звук потерян, потому что ты вперед на четыре такта знаешь, как эти кольца двигаются. Может быть, над этим стоит подумать, потому что работа очень интересная.
Лариса Малюкова: У нас осталось два фильма – «Везуха» и «Александра»
Игорь Ковалев: А «Александра» — это пилот?
Лариса Малюкова: Да, это пилот.
Игорь Ковалев: Ну, если это пилот полного метра, тогда да.
Лариса Малюкова: Мне даже показалось, что это не пилот, а такой широкий трейлер, потому что там краткое содержание предыдущих серий.
Сергей Антонов: Да, это была выжимка.
Лариса Малюкова: Ну, мы же не можем это обсуждать, как законченное произведение. Это хорошая вещь, чтобы ходить по инвесторам. Если тут есть люди с деньгами… Но вообще… если фильм еще не до конца готов… понятно, что делать замечание к до конца готовому фильму – это глупо. Но если он не до конца готов, то, конечно, было бы неплохо сделать там побольше самой анимации. Это очень похоже на рисованный фильм. Может, такая задача у вас была. Но уже хочется, раз уж рисованное, чтобы было побольше каких-то гэгов или чего-то такого. Потому что получается просто рисованное кино.
Аида Зябликова: Хочется развития, движения, возможно, негде это было показать…
Игорь Ковалев: А я бы иначе сказал – не анимации, а именно кино, кинематографа. Анимация может быть и лимитированная. Но именно кино. Потому что это полный метр, а вы пользуетесь языком нашей советской анимации 1980х. Вы делаете полный метр, и это должен быть киноязык. Там есть, там много работает, но побольше нужно кино, коммерческого, голливудского.
Аида Зябликова: Очень красивое пространство. Фоны мне очень понравились.
Лариса Малюкова: Теперь все это сочетайте, плюс минус и…
Игорь Ковалев: Сосредоточьтесь на том, чтобы продать его.
Лариса Малюкова: Ну, теперь давайте коротко о Везухе.
Аида Зябликова: Это сериал?
Лариса Малюкова: Да, это сериал. Я смотрела предыдущие серии, и они были намного слабее. Эта серия уже… сериал намного качественнее, осмысленнее. Довольно симпатичные эскизы были изначально, но по драматургии все было несовершенно.
Аида Зябликова: Друзья, но это же сериал для детей?
Лариса Малюкова: Ну, не совсем для детей. Нет, он такой, семейный.
Наталья Мальгина: Но у меня кстати ребенок на него сразу стойку сделал. Мы смотрели вместе и он попросил еще раз.
Лариса Малюкова: Эти тексты Москвиной, они очень хорошо ложатся на взрослых.
Игорь Ковалев: Мне сложно судить, потому что я смотрел одну серию…
Аида Зябликова: Мне тоже сложно судить. Потому что простой рассказ. Кто-то бежит. Чтобы смешно было, я бы не сказала.
Игорь Ковалев: По одной серии… но это одна серия – не хватает конфликта между персонажами. Она больше литературная. Голос за кадром говорит. Мама не любила дядю женю. Я бы хотел визуально увидеть, что она его не любила.
Лариса Малюкова: Жалко, что тут нет Арсена Готлиба. Я бы сказала, что очень плохие актеры. Очень. Вот те актеры, которые говорят голосом мамы и так далее – они просто бездарные.
Аида Зябликова: Надо просто, чтоб ребенок рассказывал за кадром…
Лариса Малюкова: Я не знаю. Но мне кажется, сэкономили на актерах. А вот тут Сережа Капков, он знает, что от актера за кадром много зависит. Актер либо украсит, либо убьет. Очень тупые голоса. А вообще фильм очень симпатичный.
Вот, собственно, и все.
